МАРИО САНТАГОСТИНИ
МАРИО САНТАГОСТИНИ (MARIO SANTAGOSTINI) родился в 1951 году в Милане. Философ по образованию. Опубликовал следующие произведения: «Выйти из города» (Uscire di città,Ghisoni, 1971), «Как розовая линия» (Come rosata linea,Società di poesia, 1981), «Олимпиада ’40» (L’Olimpiade del ’40,Mondadori, 1994), «Идея добра» ( L’idea del bene,Guanda, 2001), «Стихи неприязни» (Versi del malanimo, Mondadori, 2007), «А» (A,Lietocolle, 2010). Является автором эссе «Учебник поэта» (Manuale del poeta,Oscar Mondadori, 1986). Переводы с латинского и немецкого языков. Пишет на темы культуры в еженедельных изданиях, в числе которых l’Unità, Il Giornale, Corriere della Sera, Nuovi Argomenti, Paragone. Его стихи были переведены на многие языки мира.
БИОГРАФИЯ
I
В шестидесятых, как все тогда,
я не верил в будущее.
Сегодня я смотрю на газгольдер,
на многоэтажки, на ряды гаражей,
на тормозящий трамвай. Когда-то
я ожидал лучшего,
плохо его себе представляя.
Сегодня другое дело:
надежд не осталось, вечность
их не оправдала.
II
К концу двадцатого века,
по прогнозам двадцатого года,
населенье Милана должно было вырасти
до четырех миллионов жителей.
Кто-то до сих пор удивляется,
что многие из них не доехали:
перегорели? испугались?
а если нет — как умудрились
потерять единственную дорогу,
ведущую к нам, — вселенную?
(Почему же вселенная не пошла нам навстречу?)
III
Я видел, как люди
тащили по лужайке
подобие планера.
Неожиданно стали
его разбирать, менять местами
детали, красить, добавлять
новые детали, выбрасывать лишние.
Муки, чинимые безжизненной штуке,
были сродни физической боли,
хотя и посмертной.
IV (маленькая элегия, посвященная
названию родной деревни моей матери)
…ut mala culmos: / esset robigo…
Georgicon, I, 150-11
Роббио не случайно
созвучно родине,
робости, работе,
роскоши, которой не пахло.
Со временем кто поверит,
что это было всего лишь названье?
Названье чего?
Может быть, если что-то
хочет запечатлеть себя в звуке —
знай, дескать, наших! —
значит, это что-то жило.
Хотите верьте, хотите нет.
1
* …и невзгода: злая изгара… (лат.). Вергилий, Георгики, I,
150—151. Перевод С. В. Шервинского. В оригинале одно из
слов, созвучных названию Роббио, означает «изгара» (споры-
нья). — Примеч. переводчика.
V
Для вереска хуже всего
не напасти вроде жары,
а бессловесность.
Когда-то было иначе, теперь же
он как животное,
которое видит
в молнии над карликовой лозой
божество и, возможно,
в то же время не видит
связи ее с грозой.
VI
Снесенные под корень бараки —
и ни следа от развалин.
Овцы, которые блеют,
а почему — сами не знают.
Прежний обитатель далек
от попытки представить живыми
былые постройки, их форму —
зачем, когда ему немота,
собственное молчание мнится
самым большим наказаньем?
VII
Заходил разговор
о прошлом. Кто-то от скуки
оседлывал тему
предыдущей жизни.
Другие рассуждали
не только о жизни до жизни,
но и после смерти.
А ведь каждый себя считал
убежденным материалистом.
VIII
В конце пятидесятых
я водил дружбу с девчонками.
Уходя со двора в поле,
мы рвали там волшебные травы,
слушали сверчков — ни один не фальшивил.
Я умирал от желанья,
чтоб девчонки меня потрогали. Где —
непонятно: настоящая плоть
проявится позже —
мое отличье от них.
IX
Послевоенные месяцы
помню плохо.
Одержимым мечтой
о крыше над головой, нам было
все равно, что строить, —
хибары, бараки, ангары.
Мы верили, что дождемся
дня, когда они опустеют.
Потому что небесный Иерусалим
в ожидании нас пустует.
Его никто не думал сносить.
А взять Милан, так он пустовал недолго.
Х
Говорим, что от разговоров
устаем, а сами болтаем.
Раньше все было по-другому:
словесная цепочка — эй эхо эго —
доставала до горлиц,
и они не думали улетать.
Нынче можно от всего, что летает,
ждать беды.
Всякой твари в небе на всякий случай
«Кыш отсюда!» кричу.
XI
Помнятся каморки
на одну-две ночи.
Люди, освобождавшие их,
покидавшие омут
нежностей, жажды
забыться, согреться
в объятьях, выключить поскорее
транзистор, открыть в себе
бродячего акробата с его арсеналом
трюков и финальным полетом.
Перевод Евгения Солоновича