ЛУЧИАНА КАСТЕЛЛИНА
ЛУЧИАНА КАСТЕЛЛИНА (LUCIANA CASTELLINA) родилась в 1929 году в Риме. Писатель, журналист, политический деятель, член Итальянской Коммунистической партии. Работала в ряде коммунистических организаций, была депутатом национального и европейского парламента. Возглавляла еженедельное издание Liberazione. Издала книги «50 лет Европы, антириторическое чтение» (Cinquant’anni d’Europa, una lettura antiretorica,Utet, 2007), «Евролливуд. Трудное вхождение культуры в общеевропейское строительство (Eurollywood. Il difficile ingresso della cultura nella costruzione dell’europa) (Ets, 2008). В книге «Открытие мира» (La scoperta del mondo,2011), написанной в форме юношеского дневника, рассказывает о своем отрочестве и о посвящении в политику.
для нас исключение (мы только что окончили лицей и еще не
успели поступить в университет), включили в состав итальян-
ской делегации, которой предстояло принять участие в работе
Международного Союза студентов, приуроченной к Всемирно-
му фестивалю молодежи в Праге.
В столицу Чехословакии мы приехали, когда Фестиваль уже
начался. Он был первым в длинном ряду ежегодных встреч,
проходивших в одной из восточноевропейских столиц. С раз-
валом СССР подобные встречи прекратились, но в последние
годы до этого они уже были отмечены разногласиями и спо-
рами.
(После фестиваля в Чехословакии самым известным фести-
валем суждено было стать московскому, — он состоялся де-
сять лет спустя. Шел 1957 год, волшебное время для Советско-
го Союза, открывшегося миру, когда неповторимый проблеск
свободы, казалось, обещал поворот в истории, которого все
мы ждали, но которого так и не дождались. Город заполнили
десятки тысяч молодых людей, они танцевали по ночам прямо
у стен Кремля, в шаге от забальзамированного тела Сталина,
рядом с луковками православных церквей, соседствующих со
штаб-квартирой коммунистической власти. В страну социа-
лизма проникали первые джазовые оркестры. Из Италии при-
ехал «Roman Jazz Band» Карлетто Лоффредо, начавшего свою
карьеру сразу после Освобождения Италии в зале на римской
улице Каполеказе, и это была первая и последняя дискотека,
на которой я была.)
Фестиваль молодежи в Праге превосходит по важности все
последующие фестивали: так или иначе он означал настоящее
завершение войны (и эпохи), взрыв радости нового поколе-
ния, чьи представители съехались в чехословацкую столицу
со всех континентов и на вавилонской смеси языков расска-
зывали о себе. Уверенные в том, что свобода уже не за горами
и навеки гарантирована, итальянцы (почти все лидеры левых,
которые сегодня уже «на пенсии») открывали для себя поли-
тику. И открывали любовь.
Двух более непохожих друг на друга людей, чем руково-
дители огромной итальянской делегации, вынужденные со-
существовать в крошечном двухкомнатном номере, трудно
себе представить, хотя оба они состояли в Итальянской Ком-
мунистической партии: Мариза Муссу, бывший член римской
Группы партизанского действия, резкая и в то же время от-
зывчивая, уже тогда, несмотря на молодость, кандидат в чле-
ны ЦК Компартии, до сих пор остающаяся в боевом строю,
и Марио Пирани, один из руководителей Молодежного фрон-
та, которого вскоре должны были перевести в венецианское
отделение Федерации молодых коммунистов (впоследствии
он станет журналистом «Униты», чтобы в пятьдесят седьмом
году перейти в ЭНИ, а потом в газету «Република»). Он был
саркастичен до крайности. Меня особенно поразило, что на
ночном столике рядом с его койкой лежал такой странный
предмет для этого места, как маникюрный набор.
Приехал в Прагу также Итало Кальвино (но я еще не знала,
что это Итало Кальвино, и он этого тоже не знал). Он здесь
в качестве корреспондента туринской редакции «Униты». Его
репортажи с Фестиваля я прочитала только когда вернулась,
спустя много времени: газетные вырезки с ними можно было
найти в университетской ячейке Компартии. Кто-то, должно
быть, заметил в журналисте из Турина настоящий талант.
Холодная война уже началась (за несколько месяцев до это-
го — речь Черчилля в Фултоне, после которой в политический
лексикон вошел термин «железный занавес»), но мы этого не
знали. В Греции жарко, там гражданская война. Но и об этом
мы либо знаем немного, либо не знаем ничего, и только сей-
час, осмысливая все, я понимаю, что не встретила ни одного
грека тем летом: те, кто мог бы приехать в Прагу, были в «го-
рах», участвовали в первой после войны партизанской войне.
В полный голос уже заявил о себе антикоммунизм: ком-
мунисты изгнаны из правительств западных стран, куда они
вошли на волне Сопротивления, но враждебное отношение
к ним еще не приняло характера патологической ненависти,
который оно примет после 1948 года. Советский Союз еще не
одержим страхом перед нападением бывших союзников и,
вследствие этого, необходимостью тотального контроля над
коммунистическим лагерем. Чехословакия — коммунистиче-
ская страна, но в ней все еще есть демократия.
Фестиваль омрачен событием, которое должно было бы за-
ставить нас задуматься: делегация американских молодеж-
ных организаций в Прагу так и не приехала, хотя ее ждали до
последнего момента. Экстремистское крыло американского
правительства взяло верх и заблокировало решение финанси-
ровать поездку, заявив, что речь идет о сомнительной встрече
коммунистов.
Мы не замечаем туч на горизонте.
Аристократический город, который некоторые из нас зна-
ют благодаря Францу Кафке, предоставлен в наше распоряже-
ние — все открыто и все бесплатно: музеи, спектакли, концер-
ты, транспорт, столовые. На улицах, в парках, на набережной
только молодежь, стариков не видно, они растворились в тол-
пе двадцатилетних юношей и девушек.
Прага, какой она предстала перед нами, — настоящая Злата
Прага, золотой город, блистательный и таинственный. Нельзя
было и придумать лучшего украшения для фестиваля. К поли-
тической магии, центр которой — Вацлавская площадь, всег-
да переполненная людьми, прибавляется литературная магия
узких улочек района Мала Страна.
В Прагу я вернулась пятьдесят лет спустя, в 1996 году: мне
было интересно увидеть город, который по-прежнему зани-
мал значительное место в моей жизни. Вернулась с трепетом
в душе. Потому что по странной причине (а может и не такой
странной) Прага для меня не такая, как другие города, она за-
нимает важное место в моей жизни. Именно здесь в 1947 году
я открыла для себя мир, олицетворяющий коммунизм, в том
смысле, что она казалась мне единственным ключом к по-
ниманию новой карты мира, совершенно отличающейся от
той, что я уже знала, именно здесь я впервые в полной мере
встретилась с истинной и реальной итальянской Компартией,
ее предрассудками, именно здесь я записалась в Международ-
ную бригаду, которая направлялась в Югославию для помо-
щи в строительстве Железной дороги Юности, что стало для
меня важнейшим опытом, именно здесь три года спустя на
Конгрессе Международного союза студентов я стала свидете-
лем приезда на поезде (самолеты в то время были редкостью)
делегации китайских студентов, еще в военной форме, только
что вернувшихся с фронта и разгромивших войска Чан Кайши
и американского генерала Маршалла, который его поддер-
живал. И вот Прага двадцать лет спустя, которая вновь стала
центром моей жизни. Потому что именно благодаря Праге
я вступила в Компартию, откуда меня потом из-за Праги и вы-
гнали. История газеты «Манифесто» начинается с вторжения
в Чехословакию советских войск в 1968 году.
С того далекого времени я здесь не была — во-первых, по-
тому, что после моего исключения из партии режим Гусака не
дал бы мне визы, во-вторых, из страха, что пострадают мои
воспоминания. Но в июле 1996 года, когда меня пригласили
на кинофестиваль в Карловы Вары, где многое — гостиницы
Прекрасной эпохи, фонтаны, термальные источники, кафе
с небольшими оркестриками, — выдержало испытание вре-
менем и позволило мне не чувствовать себя оторванной от
родной земли (неприятно поразила меня только бетонная
громада отеля «Термал», сооруженная реальным социализ-
мом в честь киноискусства), мне было трудно удержаться от
поездки в близкую столицу.
Иржи Вайс (ветеран чешского кинематографа, отрезанный
от своей страны в черном августе 1968 года, сейчас вернулся
с американским паспортом, наполовину гражданин, наполо-
вину турист, — живет в Калифорнии, а сердце по-прежнему
в Праге) посоветовал мне остановиться в столице по пути
домой. Я последовала его совету не без колебаний. «Вот уви-
дишь, — говорил он мне, — может, она еще красивее, чем
раньше, потому что ее реставрировали. Правда, теперь она
похожа на Зальцбург». Этим сравнением Иржи хотел сказать
мне, что Прага потеряла душу и таинственность, что теперь
она стала похожа на любой красивый и веселый австрийский
город, исчезла ее демоническая атмосфера, исчезли призра-
ки колдунов и алхимиков времен короля Рудольфа, о которых
напоминают банальные фигурки, штампуемые для туристов
и висящие на каждом углу рядом с майками, никаких больше
тайн, каббалы и големов, даже на улочках Йозефова, самого
известного гетто в мире, витает не дух Рабби Льва, а вонь ав-
тобусов, доставляющих туда американских туристов.
Больше чем городом Арчимбольдо, Кафки, Гашека, Аполли-
нера, Чапека, больше чем городом Голема, Лотара и Вегенера,
Прага для меня, как и для большинства людей моего поколе-
ния, была городом Сталина и Дубчека, предпочтительным
местопребыванием организаций, представлявших пролетар-
ский интернационализм, местом встречи с надеждами всего
мира, а потом — с советскими танками. Все это связано с ме-
стами между средневековыми башнями Старе Место, с круты-
ми улочками Мала Страны и берегами реки, по которой мы
плавали на пароходе, с каменистыми горами Вышеграда, куда
Влтава приносит свои воды из лесов Богемии и где, как счи-
тают, на княгине Либуше заканчивается волшебный золотой
век, когда правили женщины, мудрые и ясновидящие.
Теперь, когда я возвращаюсь сюда столько лет спустя, от
волшебства ничего не осталось, чары рассеялись, и я не могу
сказать, что тому виной — двадцатилетнее правление Гусака
или же пять лет реального капитализма. Город, куда я при-
ехала в девяносто шестом году из Карловых Вар, был во вла-
сти туристов, толпы которых превратили его в базар. Старые
винарни превращены в итальянские пиццерии с итальянским
флагом на вывеске, втиснутой между средневековыми окна-
ми в Мала Страна, на улице Неруды (не Пабло, а Яна, чешско-
го поэта XIX века Яна Неруды, который жил в доме номер 47);
владелец пиццерии, унаследовавший название «U Zelenèho
Krale», не захотел отказываться от прославленного происхож-
дения своего трактира, так что итальянский флаг соседствует
с далекой датой открытия: 1608 год.
Не удалось мне найти и исторические кафе. Самое извест-
ное, «Slavia», ставшее жертвой чрезмерного доверия к капита-
лу, давно не работает: Академия изящных искусств, в здании
которого оно находилось, сдала его в аренду менеджеру из
Чикаго, после чего, за долги по арендной плате, оно было за-
крыто решением суда и остается закрытым до сих пор.
Улочки, окружающие Старе Место, — Челетна, Паришека,
Маислова, — по которым я хожу в поисках воспоминаний,
представляют собой строительные площадки: перестраивают-
ся дома и магазины, купленные за ничтожную цену самыми
ловкими «пионерами» девяностых и теперь перепроданные за
огромные деньги. На месте старых и малочисленных лавочек
теперь сверкающие бутики Versace, Saint Laurent, Benetton,
пока еще соседствующие с временными базарами восточной
одежды и джинсов.
Благодаря исключительному интересу туристов именно
самые старые кварталы города выглядят сегодня самыми
новыми. В том смысле, что они снова стали центром, придя
на смену центру моего времени, Вацлавской площади, отку-
да святой покровитель Вацлав с высоты своего коня смотрит
на площадь, потерявшую свое лицо с тех пор как из стра-
ны ушла политика, знавшая худшие и лучшие времена. Эта
площадь всегда была местом, где происходили все события,
и во все времена возле конной статуи собирались манифе-
станты: в 1918 году, когда была провозглашена республика;
в 1939-м, когда после Мюнхена стране грозило нападение;
в 1945-м, когда люди восторженно встречали солдат Крас-
ной Армии, пришедших, чтобы освободить их; в 1947-м,
в дни Фестиваля молодежи; в 1968-м, когда они, ошелом-
ленные, смотрели на тех же советских солдат, теперь при-
шедших, чтобы разрушить надежды «Пражской весны»;
люди, что, не боясь репрессий, годами приносили цветы на
то место, где Ян Палах принес себя в жертву, совершив са-
мосожжение, как буддийский священник. И потом, в 1989
году, участники Бархатной революции.
Огромное прямоугольное пространство потеряло свое до-
стоинство, на тротуарах — самые заурядные люди, через
каждые несколько дверей — двери казино нон-стоп, самое
большое под гостиницей «Ялта», символом режима. Повсю-
ду кока-кола, даже в холле легендарного отеля «Европа», где
стоит огромный автомат с американским напитком — крас-
но-белая коробка рядом со стойкой портье — на ее фоне не-
заметны прекрасные витражи пастельных тонов «Молодого
стиля» при входе в чопорный обеденный зал.
Немного дальше, в садах за станцией, я нахожу следы гло-
бализации: пестрое сборище бедняков — славяне из самых
дальних восточных областей, цыгане и румыны, стекающиеся
сюда тысячами и на этих лужайках вербуемые местными бри-
гадирами современной строительной индустрии, временные
работники, которые находят прибежище в складках общества
не очень богатого, но с самым низким уровнем безработи-
цы в Европе благодаря достаточно эффективным структурам
и квалифицированной рабочей силе, способной обеспечить
при низкой заработной плате высокую прибыль немецкому
капиталу. Перевод Яны Киденко